Беломорская треска традиционный объект промысла
Беломорская треска постоянно держится в прибрежных участках Белого моря и является традиционным объектом промысла местного населения. Центр обитания трески в Белом море — Кандалакшский залив и прилегающие к нему районы. Восточнее мыса Турий треска встречается значительно реже. В южном направлении она распространена вплоть до Онежского залива (до районов, прилегающих к Соловецкому архипелагу). В Двинском и большей части Онежского залива она не встречается (Алтухов, и др., 1958). Треска Мезенского залива относится к мурманской прибрежной треске, которая в период гидрологического лета широко распространяется на восток, заходя в Белое море, фьорды Новой Земли, Карское море. С наступлением зимы эта береговая местная треска откочевывает на запад.
Известно, что атлантическая треска Gadus morhua L., обитающая на значительной акватории Северной Атлантики, образует совокупность внутривидовых группировок различного ранга, отличающихся друг от друга по ряду морфологических параметров и некоторыми особенностями биологии (Световидов, 1948). Принято считать, что в Белом море встречаются две формы трески, относимые к разным подвидам: «летняя», местная Gadus morhua maris-abi Derjugin и «осенняя», мигрирующая Gadus morhua morhua natio hiermalis Taliev (Световидов, 1948). Первые упоминания о беломорской треске имеются еще в работах К. М. Бэра (1961) Н. Я. Данилевского (1862). B частности, Н. Я. Данилевский (1862) описывает ее как особую форму G. callarias L. под местным названием «пертуй».
K. M. Дерюгин (1920), а позднее В. C. Михин (1925) на основании сравнительного анализа ряда признаков, отличающих беломорскую треску от мурманской (по ширине «лба», длине головы и т. д.), обосновывают необходимость выделения ее в самостоятельный подвид.
Л. Н. Талиев (1931)" установил, что в Белом море встречается и другая форма трески Gadus morhua morhua n. hiemalis, отличающаяся от обычной беломорской, описанной К. М. Дерюгиным и В. С. Михиным, по таким признакам, как длина и высота головы, высота тела, число лучей в плавниках и т. д. Сравнивая эти формы, Д. Н. Талиев впервые исследовал возраст трески Белого моря и обратил внимание на то, что форма «hiemalis» имеет более высокий темп роста. Вслед за K. M. Дерюгиным (1920) Д. H. Талиев (1931) считал, что местная беломорская треска близка к тихоокеанской. Он писал, что в Белом море существуют две формы трески разного происхождения: Gadus morhua maris-albi Dегjugin — реликт восточной трески, оставшейся в Белом море со времени плиоцена, Gadus morhua morhua n. hiemalis Taliev – отщепившаяся от атлантической трески в более позднее время. Впоследствии обе формы этой трески чисто конвергентно измельчали. Однако Н. В. Европейцева (1937) убедительно показала, что представления Д. Н. Талиева о происхождении формы «marisalbi» от тихоокеанской трески ошибочны.
Тем не менее все авторы, занимавшиеся изучением биологии беломорской трески (Дерюгин, 1920; Михин, 1923, 1925; Талиев, 1931; Янушевич, 1933; Европейцева, 1937; Ильин, Певзнер, 1939: Шульман, Шульман-Альбова, 1953: Сонина, 1957; Паленичко, 1958a; Myxoмeдияров, 1963a; Мина, 1968; Петухов, 1976; Нoвиков, Карпов, 1980), исходят из представлений о существовании в Белом море особей трески, различающихся внешним видом. Так, «летняя» треска отличается от «осенней» большей относительной шириной лба (интерорбитального расстояния), большей относительной длиной и высотой головы, имеет меньшую относительную длину хвостового отдела туловища. Различия между этими формами наблюдаются и при сравнении темпа роста, продолжительности жизни и др. Отмечалось, что по многим биологическим параметрам «осенняя» быстрорастущая треска, тождественная баренцевоморской, заходит в Белое море периодически, появляясь у побережья, как правило, в августе и сентябре. С этой точки зрения, различия между формами обусловлены прежде всего происхождением и условиями жизни, что и явилось основанием для отнесения их к разным подвидам (Дерюгин, 1920; Михин, 1925; Талиев, 1931; Янушевич, 1933; Европейцева, 1937; Ильин, Певзнер, 1939, и др.).
В 1968 г. М. В. Мина высказал предположение, что различия между этими формами носят характер размерно-возрастной изменчивости внутри единой самовоспроизводящейся популяции, а разнообразие одновозрастных особей по темпу роста определяется влиянием внешних факторов и обеспечивает более полное освоение кормовой базы как прибрежных («летняя» форма), так и открытых районов моря («осенняя» форма).
В дальнейшем были предприняты попытки оценить степень репродуктивной изоляции выделяемых группировок методами генетического анализа биохимических маркеров. Популяционно-генетические отношения оценивались полиморфным белковым системам, обнаруживающим наибольшую изменчивость: гемоглобинам, лактатдегирогеназе а-глицерофосфатдегидрогеназам и трансферринам (Новиков, Карпов, 1980, Карпов, 1981: Карпов и др. 1984). Результаты исследования показали, что особи трески, выловленные летом (согласно существующей гипотезе — типично «летняя» треска) и осенью (смешанные выборки «летней» и подошедшей «осенней» трески) образуют равновесные группировки, сходные между собой по частотам аллелей изученных полиморфных локусов. Причем частоты аллелей очень близки к частотам нерестовой группировки, что не подтверждает представлений о генетической разнородности сезонных группировок трески в Белом море. Не обнаружено также достоверных различий между выборками трески, взятыми в различных районах Белого моря, что не позволяет говорить о пространственной разобщенности разных форм.
Тем не менее в уловах иногда встречаются особи, имеющие по сравнению с основной массой рыб более прогонистое тело и меньшую голову. Хотя визуальное разделение беломорской трески на формы по габитусу субъективно, наличие заметно выраженной неоднородности делает возможным сопоставление различающихся внешним видом совокупностей особей по частотам аллелей полиморфных локусов. Особи обычного габитуса относились к «летней» форме, уклоняющегося — к «осенней» (Карпов и др., 1984).
Полученные результаты не дают оснований относить визуально выделенные совокупности трески различных габитуальных форм к генетически различающимся или репродуктивно изолированным группировкам. В то же время сравнение по частотам аллелей беломорской трески с баренцевоморской («мурманской») выявило наличие определенных различий по ряду белковых систем, что является свидетельством их генетической разнородности (Карпов, 1981; Артемьева, Карпов, 1985).
Таким образом, в настоящее время беломорскую треску следует рассматривать как единую самовоспроизводящуюся генетически однородную совокупность особей в ранге самостоятельной популяции атлантической трески (не подразделенную на репродуктивно изолированные группировки), обособленную от других популяций вида.
Исходя из этих позиций, наблюдающееся морфологическое разнообразие особей трески обусловлено, по-видимому, причинами не генетического, а экологического характера.
О биологии трески Белого моря длительное время было известно очень мало. Неизвестно было даже, нерестится ли треска в Белом море или нет. Это в свою очередь дало основание считать, что вся беломорская треска заносится течениями из Баренцева моря наличиночных стадиях и здесь вырастает во взрослых рыб (Аверинцев, 1927, цит. по: Европейцевой, 1937). Первые достоверные сведения о нересте трески в Белом море получены лишь в 30-е годы Н. В. Европейцевой (1937), что окончательно решило вопрос о возможности существования беломорской трески как самостоятельной группировки.
Работами многих исследователей (см.: Махотин и др., 1986) было установлено, что нерест беломорской трески начинается в середине марта, в разгар гидрологической зимы, подо льдом. Температура воды у поверхности составляет (в разные годы) от — 1.6 до 1.4 °C, соленость воды близка к максимуму и иногда доходит до 0,3%. Пик нереста приходится на конец марта и первую половину апреля при температурах обычно от — 1.2 до 1.0 °C. В дальнейшем нерест начинает ослабевать и заканчивается обычно во второй половине мая. В это время поверхность воды освобождается ото льда и происходит сильное опреснение верхних слоев, что приводит к погружению развивающейся икры и личинок в толщу воды (Махотин и др., 1986). Известно, что в разных районах Белого моря в связи с различиями гидрологических условий на нерестилищах сроки нереста и его продолжительность могут отличаться.
Нерестится треска преимущественно вблизи побережья, в губах и проливах над глубинами от 10 до 100 м. Основные известные районы нереста трески в Белом море представлены на карте (рис. 99). Нерест у трески порционный. В лабораторных условиях самки длиной 40—60 см выметывали до 5—6 порций икры с интервалом 3–10 сут (Machotin et al., 1984), Плодовитость беломорской трески размером 30—38 см, по данным Н. В. Европейцевой (1937), может колебаться от 60 до 350 тыс. икринок и более в зависимости от размера рыбы. Представления о низкой плодовитости беломорской трески вряд ли справедливы. Пересчитанные нами данные Н. В. Европейцевой (1937) показывают, что по числу икринок, продуцируемых на 100 г массы тела рыбы, беломорская треска не отличается от атлантической (14—76 тыс. и 17—76 тыс. соответственно). Практически одинаковы и значения гонадосоматического индекса для самок с гонадами на IV—V и V стадиях зрелости: от 10 до 19 % у беломорской и от 9 до 13 % у атлантической. Аналогичные результаты получены и для трески районов Лабрадора и Северной Ньюфаундленской банки (Постолакий, 1978).
Выметанная икра развивается в пелагиали. Икринки имеют диаметр от 1.45 до 1.75 мм (в среднем 1.55 мм) (Махотин и др., 1986). Поэтому показателю икра беломорской трески не отличается от икры других популяций (табл. 9.18).
Для беломорской трески характерно, что развитие икры разных порций проходит в неодинаковых условиях. Икра, выметанная в марте, развивается практически при постоянных температурах (от — 1.6 до 0 °С), тогда как развитие икры, выметанной в начале мая, происходит при непрерывном повышении температуры воды от 0 °С до 8—10 °С. При этом продолжительность эмбрионального развития сокращается от 45—50 сут до 12—14 сут (Махотин и др., 1984). Кроме того, в последнем случае, в результате сильного опреснения поверхностных вод, большая часть икры погружается в более глубокие слои, где и завершается ее развитие.
Во время пелагической фазы развития икра и личинки трески приливо-отливными, сгонно-нагонными ветровыми, а также круговыми («запирающими») или направленными («носящими») течениями разносятся по значительной акватории (Махотин и др. 1986. Skreslet. Danes. 1978). Естественно, что ycловия, в которых развиваются икра и личинки, а затем попадает молодь трески в местах оседания, будут неодинаковыми. В кутовых частях заливов икра и личинки оказываются в условиях мелководных хорошо прогреваемых участков, способствующих быстрому росту уже в первый год жизни, тогда как в открытых менее прогреваемых частях моря развитие трески будет замедленно,
Предличинки трески длиной 4.2—4.9 мм появляются в планктоне в районах Кандалакшского залива (пролив Великая Салма) уже во второй половине мая. Переход пелагических мальков (длина 200—350 мм) к придонному образу жизни наблюдается обычно во второй половине июля (Махотин и др., 1986). Оседание на дно происходит не одновременно. Первыми опускаются на дно более крупные (возможно, быстрорастущие) мальки. Судя по имеющимся литературным данным (Расс, 1949), личинки атлантической трески мельче личинок беломорской на тех же этапах развития. При этом пелагические мальки беломорской трески опускаются в придонные слои при меньших размерах. Таким образом, продолжительность их жизни в пелагиали короче, чем у мальков атлантической трески.
Треска в условиях Белого моря созревает рано — самцы в 2—3 года, самки в 3 года и позднее. Соотношение полов в среднем по годам равно 2 : 3 (40 % самцов и 60% самок). Причем с возрастом соотношение меняется — среди старших возрастов наблюдается возрастание доли самок (рис. 9.10). Это обусловлено, по-видимому, более ранним созреванием самцов и, как следствие, уменьшением продолжительности их жизни.
Максимальный возраст беломорской трески, выловленной нами, 10+. По данным М. Д. Халтурина (1982), в уловах 1979— 1980 гг. была самка (лов на блесну) в возрасте 11 + (длина 88 см, масса тела 5.25 кг). Как отмечает Н. В. Европейцева (1937), в 1935—1937 гг. в уловах встречались особи в возрасте 12 лет.
В Белом море треску ловят или на удочку, или ловушками (мережами, ставными неводами) в основном в прибрежной мелководной зоне. В уловах преобладают рыбы в возрасте от 2 + до 4-- (3-5-летки) (рис. 9. 11).
Рыбы старше 4+ составляют, как правило, не более 10 % от численности улова, 3 TH данные свидетельствуют о том, что никаких существенных изменений в возрастном составе трески, судя по уловам в прибрежной зоне, за последние 50 лет не произошло (см.: Европейцева, 1937). Темп роста трески по сравнению с данными за 1935—1937 гг., если судить по средним размерам особей разного возраста, также оказался сходным (Европейцева, 1937) (табл. 9.19).
Однако необходимо отметить, что темп роста особей как внутри одного поколения, так и из разных поколений сильно различается: максимальные размеры особей в возрасте 3 года, например, могут более чем в 2 раза превышать минимальные размеры особей того же поколения.
Для беломорской трески, так же как и для атлантической, характерно чередование урожайных и неурожайных поколений. За период наблюдений, судя по соотношению возрастных групп в уловах, можно выделить поколения с высокой численностью: 1972, 1973, 1975 и 1981 гг. (рис. 9.11). Однако даже самое урожайное поколение (как, например, поколение 1975 г.) составляет основу улова не дольше, чем до возраста 4+.
Вопрос о том, что происходит с треской старших возрастных групп, остается неясным. Возможные причины резкого уменьшения их численности в прибрежных уловах могут быть следующими: повышенная естественная смертность, отход от берегов на глубины или в открытую часть моря в связи со сменой питания (хищничество), миграция за пределы Белого моря после первого нереста (по аналогии с другими группировками трески в районах Баренцева моря (Маслов, 1952). Последнее, на наш взгляд, наименее вероятно. Выяснение причин этого явления позволит более четко представить структуру и динамику численности популяции трески Белого моря и полнее разработать рекомендации по ее рациональному использованию,
Беломорская треска всеядна — имеет широкий спектр объектов питания (Европейцева, 1937, Сонина, 1957. Извекова, 1964, Кудерский, 1966б). Чаще всего в желудках взрослой трески находят объекты, которые в данный момент являются наиболее многочисленными (например, Nereis sp.) (Tаб.. 9.20).
В питании годовиков преобладают мелкие ракообразные, главным образом Наrрасticide (до 30—35 %). У взрослой трески с увеличением размеров начинает преобладать рыбная пища (см. табл. 9.20). При этом если рыбы размером до 20—30 см потребляют в основном мелких рыб (трех- и девятииглых колюшек, люмпенусов, песчанок) или мальков (сельди, корюшки, наваги, бычков рода Myoxocephalus, бельдюги и др.), то треска размером свыше 35 см питается в основном крупными объектами (взрослая сельдь, навага, корюшка и др.).
Беломорская треска не образует многочисленных скоплений и не совершает протяженных миграций. Она держится довольно разреженно, крупные рыбы, видимо, дальше от берега, мелкие ближе. Крупные рыбы могут подходить к берегам вслед за движением косяков сельди, наваги, корюшки, которые являются основным объектом их питания,
Оценить запасы трески в Белом море очень трудно, поскольку специальных исследований не проводилось. Лов беломорской трески всегда имел второстепенное значение и составлял в среднем 4—5 % от общего годового вылова рыбы в Белом море (Алтухов и др., 1958). Однако официальная статистика уловов в начале века и позже не отражает действительных цифр добываемой продукции трески, так как уловы были во много раз больше того, что сдавали рыбаки. По данным В. Е. Розова (1914, цит. по: Европейцева, 1937), уловы трески за лето в деревнях Ковда и Черная Речка достигали 112—128 т (!), а в районе Кандалакши с 1895 по 1915 г. ежегодно вылавливали более 240 пудов (3931 кг) трески (Талиев, 1929, цит. по: Европейцева, 1937). Средний суточный улов на удочку равнялся 30—50 кг и более, а на одну мережу — до 130 кг (Европейцева, 1937).
Наилучшие уловы, по среднемноголетним данным, до середины 60-х годов были в районах Гридино—Калгалакша — 21,5 т, Чупа—Кереть — 8.3 т, Лапсево—р. Черная — 3,2 т. В остальных районах уловы не превышали 2—3 т (Мухомедияров, 1963а). В то же время в отдельные годы уловы могут быть весьма значительными. Так, в 1950 г. в Гридино было выловлено 52,6 т, т. е. столько же, сколько во всех губах Кандалакшского залива в лучшие годы (Сонина, 1957). По данным опытного лова, в 1952 г. в губе Заподная Порья 7 мереж вылавливали через день от 500 до 1400 кг трески (Сонина, 1957).
Анализ статистических данных показывает, что в Кандалакшском заливе с 1936 по 1951 г. вылов трески колебался от 9,3 ц в 1948 г. до 1427ц в 1940 г. (Сонина, 1957). Средний улов на мережу за сезон, по данным того же автора, был от 0.5ц (1948 г.) до 14.8 ц (1949 г.).
В настоящее время промысел трески в Белом море имеет в основном потребительский характер, для нужд местного населения. Статистика уловов отсутствует. Тем не менее, основываясь на данных биологической характеристики беломорской трески и контрольных отловов мережами за ряд лет (1974—1985 гг.) в одной точке Кандалашского залива (в районе ББС МГУ), при помощи модели динамического запаса Бивертона-Холта была проведена ориентировочная оценка нынешнего состояния промыслового использования трески (Карпов и др., 1985). Полагая, что различия в оценках убыли, полученных по анализу возрастного состава и регрессии Паули, обусловливаются смертностью, связанной с промыслом, можно предполагать, что результаты исследования свидетельствуют о недоиспользовании запаса промыслом (рис. 9.12).
