Треска на все случаи жизни
С конца XIII в. берега Белого моря заселялись выходцами из Северной Руси. Русский Север, по словам Д.С. Лихачева «не только спасал Россию в самые тяжкие времена русской истории — эпоху польскошведской интервенции, в эпоху первой Отечественной войны и Великой, он спас нам от забвения русские былины, русские старинные обычаи, русскую деревянную архитектуру, русскую музыкальную культуру, русскую великую лирическую стихию — песенную, словесную, русские трудовые традиции — крестьянские, ремесленные, мореходные, рыболовецкие». В формировании того мощного пласта хозяйства и культуры, что называется Русским Севером, треске суждено было сыграть особую роль. Жизнь в срединной части русских земель зависела от урожая хлеба.
Недороды и голод, связанный с войнами и усобицами сопровождали всю российскую историю. Прилегающие к Белому морю земли хлеба не родили, и нужно было строить хозяйство наиной основе, которой стали морское рыболовство и добыча морского зверя. Именно эти промыслы позволили поморам развить другие отрасли экономики (солеварение, добыча слюды, судостроение, лесопильная промышленность и торговля с Норвегией) и создать неповторимую северную культуру.
С древнейших времен существуют три ос новных класса рыболовства: поддерживающий промысел — для собственного жизнеобеспече ния
, промышленный — на продажу и любитель ская ловля — для удовольствия и охоты. Поморы добывали разную рыбу: сига, навагу, корюшку, камбалу. Семга была дорогостоящим товаром, селедка заготавливалась для себя и на продажу, а треска оказалась поистине универсальной рыбой.
Знаток поморской жизни К.П. Гемп писала в своем «Сказе о Беломорье»: «Треска — основная рыба на застолье помора, ели ее соленой, вяленой, сушеной, варили из нее уху, запекали в латках, печигах — “Трешшочка завсегда хороша”». Для поддерживающего промысла беломорская треска оказалась идеальным объектом. Она всегда под рукой в отличие от сельди, которую ловят только в определенные сезоны, ее численность не испытывает столь резких колебаний. В то время, когда поморы отправлялись в дальние морские походы за рыбой на Мурман, морским зверем в Печорское море, Новую Землю и на Грумант (Шпицберген), в Белом море ее ловили женщины и дети. Ловлю беломорской трески не случайно называли «бабьим промыслом», а полузакрытую губу в Кандалакшском заливе, куда на гребных карбасах отправлялись рыбачить поморские женщины, — Бабьим морем.
Беломорской треской можно было както прокормиться, однако для товарного хозяйства она не годилась: слишком ее было мало, да и мелковата сама рыбка. Крупная треска в большом количестве водилась в Баренцевом море, и вот, самое позднее, с середины XVI в. поморы начинают ходить в ежегодные промысловые экспедиции на Мурман. Наряду с крупной треской здесь ловилась и другая ценимая на Севере рыба — палтус и крупная зубатка. «За ними и страдаем», — передает К.П. Гемп слова старого рыбакапомора. На побережье Кольского полуострова возникли промысловые становища, где летом кипела жизнь: велся ярусный промысел трески. Была основана Кола, административный центр российских поселений на Кольском полуострове, установилась историческая граница с Норвегией.
Ярус, которым в основном ловили треску,
представлял собой длинную крючковую снасть и достигал в длину 8–10 км. Ярус состоял из стоя нок — связанных между собой и горизонтально натянутых толстых бечевок, к которым на равно мерном расстоянии привязывались веревки с крючками (форшни). Единицей ярусной снасти был тюк, достигавший 380 м в длину, на него приходилось примерно 150 крючков, а тюков в одной снасти насчитывалось от 20 до 40. На концах и посередине ярус закрепляли на дне якорями — дреками, а поддерживали ярус в правильном положении деревянными поплавками больших размеров — кубасами. В артели существовало разделение труда: на живочники наживляли ярус на берегу специально выловленной на наживку мелкой рыбкой мойвой или песчанкой, кормщики и весельщики занимались постановкой и выборкой снасти. Промысел был опасным, часто смертельно опасным, и никто не скажет точно, сколько рыбаков взяло море за несколько столетий, что ходили поморы на Мурман.
Лов трески ярусом осуществлялся с небольшого судна, называемого шнякой – плоскодонной лодки из тонких досок, шитых бечевкой. Промышленники обыкновенно выходили на промысел, чтобы прибыть к месту лова на низкой воде. «Выбрасывая ярус и продвигаясь вперед под веслами, а когда ветер позволяет, то в полпаруса, рулевой старается держаться «поперек воды», т. е против течения, чтобы ярус ровнее ложился на дно»1.
Выметав весь ярус ставили последний якорь с кубасом, на котором и держалась шняка все время, пока ярус лежал на дне». Во время этого «стояния на ярусе» команда повахтно спала. «Затем ярус вытаскивали, снимали с крючков наловленную рыбу и возвращались в становище, где сейчас же, не обогревшись и не напившись чаю, приступали к чистке рыбы для сдачи ее в посолку». Пластали рыбу, разрезая ее вдоль спины, отрезали голову, вынимали внутренности. Печень, или максу, считавшуюся особым лакомством, заготавливали отдельно. Разделанная треска сдавалась скупщикам, приходившим к становищам на кораблях. Скупщики засаливали треску сами прямо в трюмах судов или в больших бочках — трещанках весом до 25–30 пудов.
«Вернувшись с моря, вычистив и сдав рыбу, не много отдохнув и поевши, промышленники снова идут или едут ловить наживку и готовятся к новому выезду. И это при самых ужасных условиях жизни в тесных, грязных и до крайности смрадных избах …
Несмотря на все эти неблагоприятные условия жизни и поистине каторжный труд рыбопромышленни ков, они, по общим отзывам, здоровеют или, как они сами выражаются, “нагуливают животы”. Во время производства рыбного лова промышленники всегда обеспечены свежей, вкусной и питательной пищей – треской и недостатка в хлебе тоже никогда не бывает. Главным же злом промышленников следует признать пьянство, доходящее иногда доолного разгула».
Добыча и заготовка трески на Мурмане позволяла поморам зарабатывать те деньги, на которые покупались зерно, соль, необходимые для жизни товары. Наиболее оборотистые, разбогатевшие на тресковом промысле жители Беломорья вкладывали доход в другие отрасли хозяйства. Так появлялись на берегах Белого моря лесопильные заводы, верфи.
Росли и богатели приморские города Архангельск, Онега, Кемь. Значительная часть промыслов принадлежала Соловецкому и другими монастырям, с помощью которых развивались административное управление и культура Русского Севера. С конца XIX века правительство и, как бы мы теперь сказали, общественность в лице Комитета помощи поморам Русского Севера прилагали немалые усилия, чтобы сделать русские поселения на Мурмане постоянными и культурными, а труд рыбаков более эффективным. Отчасти эти усилия принесли плоды уже при Советской власти: на побережье выросли постоянные поселки – увы, почти все они пришли в запустение с наступлением «дикого» капитализма в после советской России.
А вот в освоении русскими людьми берегов Тихого океана треска особенно себя не проявила. Значительно большее значение для создания запасов питания в дальних походах и как источник свежей пищи имели тихоокеанские лососи. Георг Вильгельм Стеллер, натуралист первых камчатских экспедиций и спутник Витуса Беринга, отмечал, что если бы казаки, управлявшие Камчаткой, сами не были треской (игра слов: немецкое название трески Stockfisch может быть переведено и как рыбапалка, т. е. дубина), иными словами, если бы они были поумнее, то смогли бы, подобно населению архангельского Севера, наладить морской промысел. Это замечание знаменитого натуралиста косвенно свидетельствует о признании важной роли поморского рыболовства в России начала XVIII в.
